Воспоминания о Маяковском
И это – «зачем?» – последний ключевой вопрос: зачем вообще стрелялся Маяковский, если Полонская (согласно её воспоминаниям о Маяковском), в сущности, согласилась на уход от Яншина и уже вечером обещала переехать к Маяковскому в Лубянский проезд?
Почему бы Поэту не поверить ей, отложив «рулетку» до вечера?
Минуло 8 лет!
В поисках отгадки «начнём с конца».
После смерти Маяковского Вероника Витольдовна мирно проживает без каких-либо угрызений совести ажно до 1938 года.
И только в 1938 году – спустя 8 лет после трагедии! – передаёт в Государственный музей Маяковского свои воспоминания о Маяковском.
Даже развод с Яншиным, явно уставшего наблюдать за изменами супруги, последовавший в 1933 году, не сподобил «Нору» на такое покаяние, на воспоминания о Маяковском… Чем же «отметился» 1938-й?
Нарицательный «37-й»…
Ответ-то – на поверхности: «1937-й» стал нарицательным.
Даже Полонская, мягко скажем, «дама слабого духовного зрения» осознала, что вокруг «запахло»… плохо, в общем, запахло!
Что люди «исчезают» за гораздо меньшие «шалости», нежели её «вина» (отчасти насаждаемая окружением) в смерти «величайшего пролетарского поэта».
Не могла же она тогда, в 1930-м, знать какую «активность» разовьёт «Лиличка» по увековечиванию памяти «сожителя», дабы обеспечить себе безбедную старость.
А теперь, даже ей, Норе, очевидно, что «Володенька образца тридцатого» и «Маяковский образца тридцать восьмого» - это, как говорят в Одессе, две большие разницы.
Одним словом, лучше жить в Москве, нежели в Магадане или не жить вообще…
«План Полонской»!
Так в голове Полонской возник «шикарный» план. За истёкшие восемь лет, как она видит, обстоятельства самоубийства Маяковского широкой огласке не придали.
Как следствие, её показания дознавателям до сих пор засекречены, то есть проверить их может очень ограниченный круг лиц.
Да и, может, за восемь лет дело вообще уже списано в архив и уничтожено: чистой-то «уголовщины» в нём – ноль, чего на него молиться?
(Откуда Полонской было знать, что все материалы по Маяковскому, включая дело № 02-29, составили в фонде Ежова отдельную папку – «Дело № 50»?).
Так почему бы ей теперь не «сказать всего», максимально обелив свою персону в межличностных отношениях с Маяковским.
«Так, чтобы мягко; чтобы и память Володи сильно не потревожить, и от себя беду отвести».
Подлежит «ретуши»…
А какой ключевой момент их отношений, который «всё портит»? Безусловно, её бегство от неприятного разговора на репетицию к Немировичу-Данченко, их последняя встреча, закончившая роковым выстрелом.
Какова оптимальная модель поведения в нём, этом разговоре (которую уж за восемь-то лет можно было обдумать)?
Безусловно – я согласилась на уход от Яншина, но по морально-этическим соображениям решила предварительно всё объяснить мужу (благо, иные живые свидетели «разговора» отсутствуют).
А Владимир Владимирович меня просто не понял, не поверил почему-то, вдруг – ни с того, ни с сего – взял и застрелился…
Но моей-то вины, дорогие сограждане, в этом нет, ноль, зеро!
Одного не учла…
Да только дело уничтожено не было. Не могла Полонская знать, что через 60 лет оно «всплывёт» и все её «воспоминания о Маяковском» будут подобающим образом оценены. Вот за эту проделанную работу Давидову Михаилу [25] – отдельный «респект и уважуха»!