Вероника Полонская
И это – «зачем?» – последний ключевой вопрос: зачем вообще стрелялся Маяковский, если Вероника Полонская (согласно её воспоминаниям), в сущности, согласилась на уход от Яншина и уже вечером обещала переехать к Маяковскому в Лубянский проезд?
Почему бы Маяковскому не поверить ей, отложив «рулетку» до вечера?
Минуло 8 лет!
В поисках отгадки «начнём с конца».
После смерти Маяковского Вероника Полонская мирно проживает без каких-либо угрызений совести ажно до 1938 года.
И только в 1938 году – спустя 8 лет после трагедии! – передаёт в Государственный музей Маяковского свои воспоминания о Маяковском.
Даже развод с Яншиным, явно уставшего наблюдать за изменами супруги, последовавший в 1933 году, не сподобил Веронику Полонскую на такое покаяние, на воспоминания о Маяковском… Чем же «отметился» 1938-й?
Нарицательный «37-й»…
Ответ-то – на поверхности: «1937-й» стал нарицательным.
Даже Вероника Полонская, мягко скажем, дама «слабого духовного зрения» осознала, что вокруг «запахло»… плохо, в общем, запахло!
Что люди «исчезают» за гораздо меньшие «шалости», нежели её «вина» (отчасти насаждаемая окружением) в смерти «величайшего пролетарского поэта» Маяковского.
Не могла же Вероника Полонская тогда, в 1930-м, знать какую «активность» разовьёт «Лиличка» по увековечиванию памяти «сожителя», дабы обеспечить себе безбедную старость.
А теперь, даже ей, Веронике Полонской, очевидно, что «Володенька образца тридцатого» и «Маяковский образца тридцать восьмого» - это, как говорят в Одессе, две большие разницы.
Одним словом, лучше жить в Москве, нежели в Магадане или не жить вообще…
«План Полонской»!
Так в голове Вероники Полонской возник «шикарный» план. За истёкшие восемь лет, как видит Полонская, обстоятельства самоубийства Маяковского широкой огласке не придали.
Как следствие, её показания дознавателям до сих пор засекречены, то есть проверить их может очень ограниченный круг лиц.
Да и, может, за восемь лет дело вообще уже списано в архив и уничтожено: чистой-то «уголовщины» в нём – ноль, чего на него молиться?
Откуда Веронике Полонской было знать, что все материалы по Маяковскому, включая дело № 02-29, составили в фонде Ежова отдельную папку – «Дело № 50»?
Так почему бы ей теперь не «сказать всего», максимально обелив свою персону в межличностных отношениях с Маяковским. «Так, чтобы мягко; чтобы и память Володи сильно не потревожить, и от себя беду отвести».
Подлежит «ретуши»…
А какой ключевой момент отношений Вероники Полонской и Маяковского, который «всё портит»? Безусловно, её бегство от неприятного разговора на репетицию к Немировичу-Данченко, их последняя встреча, закончившая роковым выстрелом Маяковского.
Какова оптимальная модель поведения в нём, этом разговоре (которую уж за восемь-то лет можно было обдумать)?
Безусловно – я согласилась на уход от Яншина, но по морально-этическим соображениям решила предварительно всё объяснить мужу (благо, иные живые свидетели «разговора» отсутствуют).
А Владимир Владимирович меня просто не понял, не поверил почему-то, вдруг – ни с того, ни с сего – взял и застрелился… Но моей-то вины, дорогие сограждане, в этом нет, ноль, зеро!
Одного не учла…
Да только дело уничтожено не было. Не могла Вероника Полонская знать, что через 60 лет оно «всплывёт» и все её «воспоминания о Маяковском» будут подобающим образом оценены. Вот за эту проделанную работу Давидову Михаилу [25] – отдельный «респект и уважуха»!..
Процитируем Давидова [25]:
«Поскольку в воспоминаниях Полонская делает упор на то, что не могла остаться в комнате поэта, «ничего не сказав Яншину», мы изучили показания самого Михаила Михайловича Яншина следователю И. Сырцову.
Яншин всё знал!
Вспоминая о событиях начала 1930 года, произошедших задолго до трагического 14 апреля, Яншин собственноручно записал:
«…вдруг Нора говорит мне однажды, что Владимир Владимирович предложил ей сначала жить с ним, а впоследствии уже предлагал развестись со мной и переехать к нему».
Таким образом, показания Яншина сразу разоблачают Веронику Полонскую в том месте воспоминаний, где она утверждает, что не могла перейти к Маяковскому, не известив об их отношениях мужа.
Оказывается, Михаил Яншин уже давно был в курсе дел: знал об отношениях Маяковского и Вероники Полонской, о желании Поэта жениться на его жене, Веронике Полонской.
Показания Полонской следователю
А сейчас приведем выдержки из показаний самой гражданки Вероники Полонской следователю И. Сырцову. Цитируем:
«Он [Маяковский] все время был навязчив, и чтобы я сказала ему окончательно о своем решении, что и произошло 13 апреля тек. года при встрече, то есть что я его не люблю, жить с ним не буду, также как и мужа бросить не намерена».
Вторая цитата – об их разговоре 13 апреля 1930 года:
«Он меня спрашивал, как я решаю; я ему говорила, что по этому поводу имела разговор с мужем, который предложил мне, чтобы я прекратила с ним встречи.
На это он отвечал: «а как же я?» На это я ему сказала, что я его не люблю и жить с ним не буду, прося его, чтобы он оставил меня в покое».
«Я ЕГО НЕ ЛЮБЛЮ»
Вероника Полонская о последнем предсмертном разговоре с Маяковским в комнате на Лубянке 14 апреля 1930 года:
«Просил меня, чтобы я с ним осталась жить… Я ему ответила, что ЭТО НЕВОЗМОЖНО, ТАК КАК Я ЕГО НЕ ЛЮБЛЮ».
И, наконец:
«Причина самоубийства Маяковского мне неизвестна, но надо полагать, что главным образом послужил мой отказ во взаимности».
Правда – здесь!
Значит, и не было никакого согласия «объясниться с Яншиным» с последующим переездом на Лубянский проезд, что бы там Вероника Полонская в воспоминаниях ни насочиняла.
Очевидно же, что отказывала Вероника Полонская Маяковскому не теми казённо-сухими фразами ментовского протокола «это невозможно, так как я его не люблю», а именно с той стервозностью, на которую способна любая дура двадцать второго года жизни.
По свидетельству Асеева, в начале апреля 1930 года Маяковский с болью и мукой во взгляде и голосе признался Веронике Полонской: «Я не могу жить без тебя!»
«Ну и не живите!» - спокойно, почти весело прощебетала она…
Маяковский «Сергею Есенину»
Вероятнее всего, в формировании и «упаковке» версии убийства Маяковского Валентин Скорятин преследовал благие цели – максимально обелить любимого поэта от ореола «суицидника»: добровольный уход из жизни не приветствуется ни религией, ни социумом.
Маяк – не «терпила»!..
Однако, если сознание свободно от предрассудков (а астролог как никто должен стремиться к этому состоянию тотально), выступает иная картина. Меньше всего хочется видеть Маяка «терпилой», принявшим смерть от какого спецагента ГПУ.
Такая смерть «монтируется» с Маяком ещё меньше, чем самоубийство или смерть от старости. Есть что-то в его уходе от самоуничтожения Второго Терминатора, от гибели старорусского Исполина, который уходит сам и только тогда, когда посчитает нужным! Опять же, сам…
Не спасешься от доли кровавой,
Что земным предназначила твердь.
Но молчи: несравненное право –
Самому выбирать свою смерть.
Осуждение осуждения
Посему ни факт самоубийства Маяковского, ни смерть, в сущности, по глупости, ни неспособность обуздать свои эмоции в общении с «милым созданием» двадцати одного года от роду – ничего из этой «мирской суеты» в смерти Маяковского меня не смущает.
Астрология, знаете ли, в принципе, отучает осуждать других…
«Сергею Есенину»
Но единственный неприятный осадок в событии 14 апреля 1930 года всё же имеется. Маяк проотвечался! Проотвечался реально!
В «Как делать стихи?» [20] Маяковский подробно разбирает историю создания «наиболее действенного из последних стихов» «Сергею Есенину»:
«Конец Есенина огорчил, огорчил обыкновенно, по-человечески…
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
После этих строк смерть Есенина стала литературным фактом.
«Ждите «последователей»…
Сразу стало ясно, сколько колеблющихся этот сильный стих, именно – стих, подведёт под петлю и револьвер.
И никакими, никакими газетными анализами и статьями этот стих не аннулируешь.
С этим стихом можно и надо бороться стихом, и только стихом…
Что же и как написать об Есенине?
Осматривая со всех сторон эту смерть и перетряхивая чужой материал, я сформулировал и поставил себе задачу.
«Социальный заказ»
Целевая установка: обдуманно парализовать действие последних есенинских стихов, сделать есенинский конец неинтересным, выставить вместо лёгкой красивости смерти другую красоту, так как все силы нужны рабочему человечеству для начатой революции, и оно, несмотря на тяжесть пути, на тяжёлые контрасты нэпа, требует, чтобы мы славили радость жизни, веселье труднейшего марша в коммунизм».
Владимир Владимирович, браво! Это – действительно социально, актуально и… гениально! Поэзии такого накала с таким подтекстом тогда не создал никто.
Возможно поэтому «для него (стиха) не пришлось искать ни журнала, ни издателя, - его переписывали до печати, его тайком вытащили из набора и напечатали в провинциальной газете,
чтения его требует сама аудитория, во время чтения слышны летающие мухи, после чтения жмут лапы, в кулуарах бесятся и восхваляют, в день выхода появилась рецензия, состоящая одновременно из ругани и комплиментов» [20]…
А спустя пять лет…
«Не судите!»
В Великой Поэзии есть логия:
«Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мтф, 7:1-2).
Будто в издёвку над Маяковским ситуация проигралась зеркально. И намерение-то, вроде бы, при создании «Сергею Есенину» было правильным, по христианской традиции, в числе прочего. Ан вот как некрасиво всё получилось… По-ханжески как-то…
Поэтому главный урок, вынесенный автором (очень хочется на это надеяться) из жизни Маяковского – это «поменьше категоричности в суждениях» (признаюсь, грешен)…
И поэтом он был всё-таки классным!
В остальном никаких морально-этических и религиозных неудобств, связанных с уходом Маяковского, тем более способствующих желаниям «явить миру другую правду», у меня нет.
И Поэтом он был всё-таки классным!..
Список использованных источников и литературы здесь
Закончено в день Сатурна, двадцать второго числа марта 2014 года, 13:40, GMT+4, Москва (Восток).